И потому танки вели огонь по каким-то потусторонним, выпрыгивающим черт знает откуда целям. Тратили свои не слишком обильные боекомплекты. Особенно «не слишком» для таких виртуальных боев. И может быть, в этой суете и командиры танков, и их одинокие подчиненные несколько удивлялись количеству внезапно атаковавшего их противника, но им совсем недосуг было беседовать о своих догадках. Они сражались и старались выполнить поступающие сверху, через спутники, команды на «отлично». Откуда им было ведать, что реальные штабы ломали головы над тем, что происходит, и кляли последними словами отделы, занятые техно-информационным обеспечением. А особенно они кляли связистов. Ну что же, не далее чем сегодня к вечеру в этой службе должны были произойти значительные пертурбации в назначениях и снятиях с постов. Кое-кто, даже с генеральскими погонами на плечах, мог лишиться удовольствия их ношения, а быть может, вообще угодить под следствие.

И замершие, следуя очередному приказу, танки продолжали сражаться. Их безлюдные башни меняли углы в бешеном темпе, ибо стрельба велась не только из несколько перегревшихся пушек, но и из обоих пулеметов. Там, в рассеянных по миру хакерских штабах, решили, что будет неплохо, если они растратят не только снаряды, но и пули еще до подхода прошедшей крещение пехоты.

Боекомплект был совсем не огромный – две с половиной тысячи патронов. А уж учитывая скорострельность…

В общем, все, что оставалось у танкистов к моменту настоящей атаки, – это личное оружие экипажа. Вроде бы у них на вооружении стояли пистолеты-пулеметы «хекер и кох» нового поколения? Может быть, но узнать это точно не получилось.

И снова о многообразии и пестроте жизни. Если кое-кто в Капских горах в связи с авралом перестал любоваться созвездием Южный Крест, если он вынужден, по случаю высадки с воздуха американских «кавалеристов» оставить на потом благодарность предкам за изобретение звездной ориентации, это вовсе не значит, что всякие страсти сконцентрированы только здесь. Дело не только в этом локальном событии, вызванном попыткой спецслужб захватить высадившихся на берег пассажиров «Индиры Ганди». В остальной Африке вовсе не тишь да благодать, и вся кровавая суетность не сосредоточена только в загоризонтных морях-океанах.

Просто высокоточная ракетная война имеет свои особенности. Это совсем не война прошлого, когда идущие на работу армады распарывают небо и перетягивают на себя всю звуковую палитру. А если вдали утюжится город, то в ста километрах в стороне дребезжат остатки стекол и в зубах ощутим зуд. И это не гипотетическая, пока так и не состоявшаяся атомная, в которой вначале за горизонтом пыхают странные белые зарницы, а потом пучатся неохватные, вертикальные чудища.

Сейчас все не так. Ибо в высокоточной войне все попадает в цели с первого раза. И нельзя узреть на подходе. Девятьсот километров в час, с огибанием местности и на высоте всего пятнадцать метров. И пусть тех ракет каждый день больше тысячи штук, а то и четыре тысячи за один раз, все равно, если размазать по территории, это очень немного. И значит, только если уж слишком повезет, увидишь, как промелькнуло над головой что-то не очень крупное, и даже не слишком резануло по ушам: новый турбовентиляторный двигатель – достаточно малошумная штука.

Или баллистическая неядерная ракета откуда-то с десяти тысяч километров. Тут понятно. Если случайно смотришь в нужном направлении, успеешь заменить горстку падающих звезд. Это пикируют разделившиеся боеголовки индивидуального наведения. Вы спросите, почему конструкторы не покрасят их в черный цвет, для маскировки, дабы они так сильно не блестели на солнце. Вообще-то они вовсе не крашены в целях экономии ракетного топлива, ибо краска тоже что-то весит, пусть граммы-миллиграммы. А блестят они оттого, что ссыпаются с чудовищной высоты в ускорении свободного падения, и исключительно за счет трения разогреваются до трех тысяч по Цельсию.

Еще есть гиперзвуковые новинки. Но эти тоже или идут скачками над атмосферой, подобно брошенной гальке, только с амплитудой в сотни миль, или несутся, подобно своим крылатым сестрам, над самым грунтом. Тогда их, конечно, слышно, но вовсе не видно, ибо звук безнадежно отстает, и, оборачиваясь на него, случайный наблюдатель лицезрит прошлое – то место, где ракета находилась несколько секунд назад. Для нее это километры.

Так что высокоточная война – это когда тут или там, вдали, внезапно пучится взрыв, и совершенно непонятно что его породило. И какого-то важного объекта, может, впаянного в зеленый холмик штаба, а может, беспечно пялящейся вверх системы спутниковых антенн, уже не присутствует в пейзаже. А вообще-то, вокруг тишь да гладь, только трудится вовсю, жует века заведенная на обратный ход машина времени, и мир вокруг постепенно, маленькими шажками, а вовсе не скачком погружается в средневековье, где нет водопровода, не существует телевидения, и еще не изобретено поточное промышленное производство.

Скорость этой гуманной, но адской машины регулируется грузооборотом. То есть общим временем, которое затрачивают летающие подносчики боевых ракет на их доставку в зону пуска, порожнее возвращение назад и новую загрузку. Из-за неприятностей с «большой боевой линейкой», отзыва и посадки на родине воздушных заправщиков боеприпасов «Бреадвинер» носители вынуждены ходить за «грузом» по «большому кругу», то есть в метрополию. Уже это сильно тормозит работу машины времени. Но тем не менее она все равно скрипит, продолжая творить свое черное дело.

Однако из-за вышеназванной специфики высокоточной войны, то есть ее практической визуальной невидимости, обычный наблюдатель абсолютно не в курсе, с какой скоростью работает машина, разворачивающая прогресс. Тем более ему незаметны ее сбои или ускорения.

И значит, война 2030-го, хоть она и ракетная, – это достаточно тихий и незаметный процесс. По крайней мере пока.

Жизнь показала – башка у Давида Арриго варит. Ведь в чем основное и единственное преимущество разума над инстинктом? Он может быстро опознать невиданные ранее факторы и подстроиться под них. Инстинкт не способен на такие фокусы, ибо что есть инстинкт? Унаследованная через генную цепь привычка, не более того. Так вот, когда новый невиданный фактор внезапно придавил Арриго к земле, он сразу сообразил, что виновна в случившемся продуманная внешняя сила. После внезапной смерти сверхнадежных сервомоторов костюма подвижность Арриго снизилась до возможностей улитки. И он не стал ждать, убивая время бесцельным тисканьем сенсорных кнопок компьютера, не стал подыгрывать, олицетворяя себя с распластанным на спине жуком. Он совсем не хотел, чтобы доблестные враждебные муравьи воспользовались его бессмысленным барахтаньем, вскрыли панцирь и выколупали оттуда трепещущее нутро. Он сам освободил это нутро, бросил его бесцельность и, захватив только флягу и пистолет, отполз как можно дальше. Он не ведал, распространяется ли табу пользования электроникой только на американцев, но очень надеялся, что у врага сейчас нет приборов, способных засекать таящиеся в камнях человеческие существа. Вот здесь как раз сказывались инстинкты – вдолбленная ежедневным подзюзикиванием привычка считать врага априорно ниже себя. «Вы вооружены и подготовлены лучше любого спецназа мира!» – рявкали ему когда-то сержанты на плацу, а лейтенанты в прохладе учебного корпуса. Так что его все ж таки спасал сейчас не исключительно разум, но еще и заблуждения. Однако в данный момент они соответствовали истине. Ведь выпущенная на волю мощь ЭМИ сокрушила всех – и чужих, и своих.